Не думал, не гадал Николай Иванович, что встреча с учащимися его так сильно взволнует. Вроде не молод уже, за семьдесят перевалило, всякое повидал в жизни, многое испытал, а нет же — растрогался, когда один малый в конце беседы взял и задал вопрос: «Скажите, все-таки было вам страшно во время аварии?».
Некоторое время Воронков сидел молча, задумавшись, глядя в какую-то одну точку. Чувствовал, как пристально смотрят на него десятки глаз, стараясь разузнать для себя что-то важное и особенное. А ветеран видел сейчас в этих лицах отражение своего детства…
Так же, как и они, сегодняшние мальчишки и девчонки, сидел за партой, учился в третьей и первой школах, старался по мере сил. Однако смог окончить лишь шесть классов. Дома жили бедно, отец, Иван Иванович Воронков погиб на фронте под Харьковом, сгорел в танке в августе сорок третьего года, мать, Татьяна Андреевна, воспитывала их одна. Часто в семье сидели без куска хлеба, и по этой причине в 1947 году Николаю пришлось податься в Шумерлинское ремесленное училище, благо там три раза в день кормили, обеспечивали форменной одеждой.
Получив специальность столяра-краснодеревщика пятого разряда, Николай устроился работать на завод «Труженик» (ныне — ОАО «Шумерлинский завод специализированных автомобилей» — прим. авт.) в первый цех по производству передвижных авторемонтных мастерских для сельского хозяйства.
В Военно-Морской Флот парня призвали в октябре 1951 года. В городе Пинске Белорусской ССР он в течение одиннадцати месяцев проходил специальную подготовку в учебном отряде. Оттуда его направили корабельным электриком в Севастополь, на линкор «Новороссийск» — флагман Черноморского флота.
Корабль в то время считался одним из лучших и современных в стране, размером почти в две футбольные площадки, высотой в семь этажей. Линкор прежде назывался «Юлий Цезарь» и он был отобран у побежденной Италии в счет репараций.
На вооружении находились десять 320-милиметровых орудий, зенитки. Из-за надежности во время походов и учений штаб Черноморского флота всегда находился на «Новороссийске». Обычно его сопровождали эсминцы и крейсера. В личном составе насчитывалось более двух тысяч матросов и офицеров.
Воронков до этого времени не только на море, но и на реке приличной не бывал, а тут сразу Черное море и корабль-гигант — ноги задрожали, немного пришлось поволноваться тогда. Встретили на «Новороссийске» новое пополнение — двадцать человек — приветливо. Как и полагается, построили всех на корме. Вышагивает перед строем старпом командира, ознакомился со всеми, потом спрашивает:
— Футболисты есть?
Как же. Николай делает шаг вперед. До этого времени играл в шумерлинском «Урожае» («Темп» — прим. авт.). Так он стал одним из видных спортсменов экипажа.
— Волейболисты?
Еще несколько человек отделяются от основной группы.
Затем старпом за каждым молодым матросом закрепляет наставника. У нашего земляка им оказался Устим Навитанюк, белорус по национальности, который и сейчас вспоминается как добрый душой и сильный волей человек. Благодаря ему парень быстро освоил свою специальность, освоился со своими обязанностями на посту БЧ-5.
На «Новороссийске» Николай успел прослужить четыре года и два месяца, не считая одиннадцати месяцев в «учебке». До окончания срока службы — пяти лет со дня призыва — оставалось всего три недели. Он уже готовил чемодан домой.
* * *
Ничто в тот день не предвещало беды. А она нагрянула нежданно и негаданно, словно гром средь летнего дня.
Линкор после возвращения с похода стоял на якоре в бухте Севастополя в двухстах метрах от берега.
Была пятница — день стирки. Целый день тогда они, старослужащие, стирали белье, шутили с только что прибывшим на «Новороссийск» молодым пополнением из четырехсот ребят, много курили, мечтали о будущей гражданской жизни.
Ночевал Воронков — уже старшина второй статьи — обычно у себя в кубрике внутри корабля. Но в эту ночь старослужащие предоставили свои места новичкам, считая, что им в начале службы и так приходится нелегко. Спать они с напарником Володей Деточкой из г. Шахты отправились наверх на мостик к товарищу Виктору Новичкову. Там втроем и улеглись на ночлег.
Взрыв раздался в ночь с 28 на 29 октября пятьдесят пятого года. Проснулся Николай от сильного грохота. Посмотрел на циферблат: стрелки показывали час тридцать пополуночи. Что может так сильно затрясти корабль? «Наверное, тросы оборвались, и упали баркасы, которые на ночь всегда поднимают», — подумал в начале матрос. Чтобы убедиться, он вышел на мостик.
То, что он увидел, удивило и поразило Воронкова. Белье, простыни, тельняшки, развешанные для сушки в носовой части корабля, плавали в воде. Он не поверил своим глазам. Но тут заметил, что нос линкора медленно погружается в море.
Медлить нельзя было ни секунды. Приняв решение, парень бегом вернулся к сослуживцам.
— Ребята, вставайте, вставайте быстрее! — кричал он, срывая с них одеяла, — что-то неладное с кораблем творится!
Те вскочили в одно мгновение.
Тут раздалась аварийная тревога.
В таких случаях по инструкции ему надлежало немедленно явиться на боевой пост энергетики и живучести. Николай как был в трусах, так туда и прибежал. Никого еще не было. Потом подоспели другие моряки, и после получения команды они вместе подключили аварийное освещение.
Затем старшина второй статьи Воронков получил приказ дежурить на станции кормовых дизель-генераторов, внутри корабля. Сколько времени прошло, он точно не помнит, но знает — немало. Однако очередная смена не подходила.
Через несколько дней Николай узнает, что пробоина в носу «Новороссийска» превышала десятки метров, что почти все моряки, находившиеся ночью в его кубрик, погибнут, и что находившиеся во время его дежурства на палубе адмиралы и командующий Черноморским флотом так и успеют принять единственно верное решение об эвакуации команды, не борющейся за живучесть корабля. И когда неожиданно для всех «Новороссийск» перевернется, большая часть моряков, находящихся на верхней палубе, не успев опомниться, погибнет.
А в тот момент от сильного падения головой об что-то твердое Николай на некоторое время потерял сознание. Очнулся в темноте от тихого разговора. Подал голос. Их оказалось шесть человек. Опытные старослужащие Михаил Литвин и Илья Ленберг, остальные — молодые. Вместе обсуждали: что делать, как быть? Попробовали нырнуть в открытый люк — внизу одна вода.
Догадались, что их спасла воздушная подушка. Но надолго ли ее хватит?
«Главное — не паниковать, иначе — конец», — почему-то подумалось тогда, хотя боязни никакой не было. Была лишь мысль — выжить, вылезти, выползти из этого железного плена. Но как, каким образом?
Мозг работал лихорадочно, видимо, подключились все резервные клетки, как потом не раз шутил сам Воронков. Он вспомнил, что где-то рядом должен находиться люк второго днища. Нашли с трудом гаечные ключи, молотки. Провозились, попыхтели долго, однако цели достигли — люк все-таки с трудом открылся, и они поднялись на один уровень выше. Но вскоре заметили: вода потихоньку прибывает. Радость снова исчезла с глаз ребят. Они поняли: долго не выдержать. Наверху сплошной металл. А вода все прибывала и прибывала. Выхода иного не было оставалось только подавать сигналы — стучать от всей силы молотком, ключами. Вдруг кто-то от отчаяния иль для придания решимости другим что есть мочи затянул известную всем со школьной скамьи песню:
… Врагу не сдается наш гордый «Варяг»,
Пощады никто не желает…
Не заметили, как они все, один за другим подхватили ее, уже не чувствуя приближающейся беды. А вода все прибывала и прибывала, но они, шестеро моряков, продолжали стоять насмерть. И когда уже казалось, что чуда не произойдет и шансов не остается, темноту над головой прорезали яркие сверкающие искры. Это резали металл. Дышать стало легче, а через некоторое время их вытащили наверх. После сумели спасти еще двух моряков.
* * *
В Севастополе их, уцелевших после аварии матросов, назвали новорожденными. Назвали и забыли, и нигде про «Новороссийск» не писалось, не говорилось. Будто и не было той большой трагедии, где по официальной версии погибло 608 человек. «Эта цифра очень занижена, — так считает Воронков и сегодня, — от экипажа в живых осталось не более четверти». Оспорить его трудно. Николай Иванович участвовал в похоронах погибших и хорошо видел, кто и сколько их уцелело.
Вскоре, в ноябре, уволили нашего земляка из Военно-Морского Флота по истечении срока службы.
После демобилизации он снова вернулся на родной завод, работал директором стадиона «Темп», клуба «Октябрь», электромонтажником в третьем цехе. В течение одиннадцати лет до выхода на заслуженный месяц возглавлял ЖКО предприятия.
Недавно, в 2000 году, пригласили Николая Ивановича неожиданно в военкомат, вручили орден Мужества. Вспомнили о герое и о трагедии с «Новороссийском» сорок пять лет спустя. И на том спасибо. Ему все же удалось порадоваться жизни, воспитать с женой Валентиной Александровной сына Сергея, затем понянчить двух внуков. А другие герои, как Геннадий Угодин из Кабаново, Николай Журавлев из Мариинского Посада, не смогли уцелеть в той аварии, навеки разлучила их смерть с родными и любимыми.
А если бы они тогда смалодушничали, испугались и начали панику? Трудно предугадать в таком случае исход событий.
… Он тяжело вздохнул от нахлынувших воспоминаний, обвел взглядом класс и как можно спокойнее и понятнее постарался ответить: «Все мы люди живые. И всем присущ страх. Только одни от него теряют рассудок, сдаваясь врагу иль смерти, другие же стоят до конца. С надеждой и верой. Это и есть настоящие герои. У которых надежда умирает последней».
А тогда они — шестеро моряков из «Новороссийска» — с надеждой и верой стояли до последнего. И выжили.